Холст, масло, 49,5×59,5 см, 2007 год Художник Ходжаянц Михаил
Отрывок из статьи о художнике Михаиле Ходжаянце. Общественно-политический еженедельник ИТАР-ТАСС "Эхо Планеты"
Каждое утро этот высокий черноволосый мужчина, которого можно принять за испанца или итальянца, открывает гараж, приспособленный под мастерскую, и до позднего вечера колдует над холстами -- к любопытству соседей. Гараж стоит на вершине холмистого участка, откуда открывается чудный вид на Сан-Диего. А в мастерской теснятся картины, запечатлевшие его уютные уголки.
Художника зовут Михаил Ходжаянц. В Сан-Диего, самом южном городе Калифорнии, соприкасающемся с Мексикой и названном в путеводителях "прекраснейшим городом Америки", с 1992 года. С матерью и еще несколькими армянскими семьями он выехал тогда из Баку, спасаясь от погромов, сотрясавших его родной город, охваченный межнациональным конфликтом.Сан-Диего стал новым домом. Ныне в здешнем русскоязычном "интернационале" около 5 тысяч наших соотечественников -- из Украины, Узбекистана, Белоруссии, москвичей и ленинградцев, иммигрантов из разных уголков бывшего СССР, от Сибири до Кубани. Многие проявляют завидную предприимчивость, держат рестораны, адвокатские офисы, продуктовые магазины с российскими деликатесами (любимая селедка, икра, колбасы, конфеты -- доставка из Нью-Йорка), живут в собственных домах. Здесь на русском языке один раз в месяц выходит общинный журнал "Шолом", один раз в две недели -- рекламно-информационный печатный орган "Факт", распространяющиеся бесплатно. В отличие от многих соотечественников Ходжаянц -- совершенно не приспособленный к жизни человек и, похоже, не желающий приспосабливаться. К своим 40 годам он не нажил никакого добра, кроме кистей, некоторого постоянно пополняемого запаса красок и мольберта. Хотя как профессионал знает законы арт-рынка и прекрасно понимает, что надо делать, чтобы богатеть.
В Америке у художника всегда есть возможность для побочного заработка. Одна из них -- бери в мэрии лицензию на работу в общественных местах, это обойдется в 20 долларов и в полчаса времени, и предлагай прохожим нарисовать их портреты или юмористические шаржи на них. В удачные дни и при достаточном усердии можно заработать до 100 долларов. Михаил занимался этим, но потом перестал. Не захотел размениваться на пустяки. Хотя портреты, изредка создаваемые им, на редкость выразительны, шаржи полны остроумия и доброй иронии. Я, наверное, единственный человек, дважды уговоривший художника сделать карикатуры к моим газетным очеркам. Он взялся не без внутреннего сопротивления, считая, что, связываясь с таким "низким" жанром, совершает святотатство в отношении живописи. Я храню эти две замечательные карикатуры -- на изобретательного религиозного деятеля Муна, умудрившегося в один день на вашингтонском стадионе переженить 28 тысяч пар, решив любовью спасти мир от катастрофы, и на трех знаменитых в России персон в образе трех богатырей на распутье. Тогда, в первой половине 90-х, эти люди были в силе и славе. При этом его неумение, а точнее, нежелание практически воспользоваться своим даром рисовальщика, порождает анекдотические ситуации. Рассказывают, как однажды симпатизирующие ему люди позвонили и предложили что-то там разукрасить, оформить для какого-то бизнеса за очень хорошие деньги. Для него это -- сущий пустяк. Стоящий рядом человек, не веря своим ушам, слышит, как художник, смущенно бормочет в трубку: да я не знаю, не уверен, что смогу, я вообще не думаю, что умею хорошо рисовать...
Как бы то ни было, он не может изменить себе и живописи. И до сих пор рисует по памяти Апшерон ("Город детства"), любимый Крым, российские пейзажи. А за роскошь писать только то, что нравится самому, приходится платить. В данном случае -- отсутствием материального благополучия и того, что называется личной жизнью. Правда, недавно аукцион Сотбис выставил на продажу по Интернету несколько работ Ходжаянца. Живописец проснулся в нем задолго до того, как он поступил в Бакинское художественное училище в 1979 году. Лет в девять увидел в армянском фильме "Мужчины" группу танцующих, это было красиво, необычно, и захотелось цветными карандашами воспроизвести увиденное. Удалось. То был, кстати, популярный народный танец "Кочари". Это один из первых внутренних толчков. Из жизни в альбом по рисованию выразительной картинкой перешли подмеченная на улице женщина с коляской, ребенок. Тогда же, подростком, необыкновенно живо изобразил лыжный сезон в грузинском Бакуриани, где никогда не был: человечки-палочки, разные сценки катания на лыжах в горах. В годы юношества -- Баку, где большинство населения говорило на русском языке, был крупным культурным центром. Там постоянно устраивались музыкальные и литературные фестивали, художественные выставки.
Преподавание в училище было поставлено прекрасно. Об этих годах, о школе, первых наставниках в живописи и сокурсниках остаются теплые воспоминания. Где теперь тот, многому его научивший первый учитель рисования, необыкновенный человек, которого школьники за глаза любовно называли, сократив имя и отчество, "Лякич"? Где теперь друзья по училищу, люди, близкие по духу? Жизнь разметала их по разным городам и странам: друг Роман в Ереване, Игорь Авраменко, талантливейший художник, в Москве, в Филадельфии обосновался с семьей Миша Романов. Время от времени они слышат друг друга по телефону.
После бакинского училища Ходжаянц несколько лет учился в Театральном институте Ленинграда, побывал в Харькове, но эксперименты с учебными планами убедили, что отныне его судьба как художника зависит только от собственных поисков. Но он был слишком молод для самоотверженных занятий живописью, а жизнь предлагала много соблазнов, в том числе и поездки на море, в любимый Крым. Шли первые годы перестройки, наступившая либерализация отдала во власть уличных художников Арбат, где Михаил рисовал портреты и пейзажи. Зачастившие в перестроечную Москву иностранцы раскупали его картины с российскими сюжетами -- тогда была мода на все русское. Перелом произошел в Америке. Лишь на очень краткое время новые впечатления восхитили и вызвали эмоциональный всплеск. Чужое все: язык, нравы, менталитет.Потом как-то успокоился и ощутил абсолютное нежелание следовать примеру соотечественников -- всеми возможными способами добиваться для себя материальных благ. Мог бы легко переучиться, как делают все иммигранты, стать, скажем, высокооплачиваемым программистом или заниматься компьютерным дизайном, или... Ничего этого не стал делать. Оказался "чужим", среди своих. Отсутствие какой бы то ни было родной художественной среды, необходимость любым неквалифицированным трудом хоть что-то зарабатывать на жизнь приводили к гнетущей тоске. Наверное, именно тогда живопись и стала его утешением и отрадой. Он припал к ней, как жаждущий к роднику. Все остальное: как одеваться, питаться, на что жить -- стало незначительным, бытовые потребности свелись к минимуму (к ужасу мамы, его ангела-хранителя в море бытовых неурядиц). С живописью установились у него отношения, выраженные известным поэтом Валерием Брюсовым в связи с поэзией: "Быть может, все в жизни лишь средство для сладко-певучих стихов, и ты с беспечального детства ищи сочетания слов". Сочетание и наложение на холст красок, поиск гармонии и соразмерности в соединении с собственным мироощущением привели его к созданию картин, которые не стыдно было подписывать "Mikhail Khodzhayants".
Мои знакомые эрудиты, рассматривая в России фотографии живописных работ Ходжаянца, восхищались его работами, признавая за ним приемственность Великого искусства прошлого. Для Михаила Ходжаянца Сезанн, Ван-Гог, Утрилло, Модильяни, Жорж Брак, Пикассо не только любимые художники -- они такие же конкретные учителя, как милый "Лякич" в бакинской школе. Недавно я спросил Михаила, к какому направлению живописи его можно отнести. -- Не знаю, -- ответил он. -- Это вопрос к искусствоведам. Я об этом не думаю, я просто работаю. Я не реалист в том смысле, в каком им были, скажем, Репин, Суриков, во Франции -- Курбе, не абстракционист, не авангардист. Я стараюсь делать вещи, которые не представляют головоломку для людей, но вызывают у них эстетические чувства высокого порядка. Художник ищет в этом мире красоту. Он не просто копирует, изображает в своей картине деревья или ландшафт. С этим лучше справится фотоаппарат. Говоря словами Сезанна, живопись -- это "гармония, параллельная натуре". Эту красоту, творчески преображенную, художник и пытается воспроизвести на холсте. Легко изобразить безобразное, -- продолжает размышлять Ходжаянц, -- оно всегда рядом, вокруг тебя. Безобразного много: твоя собственная физиономия в зеркале после ночного кутежа, куча мусора во дворе, использованный пакетик чая, растоптанный на полу... Есть художники, которые с наслаждением выискивают и рисуют безобразное.некоторые из них обладают немалым даром рисования. Но вы, когда вам худо, не обратитесь к их картинам. Когда на душе тяжело, вам захочется открыть альбомы художников, с чьих картин на вас повеет благодатью гармонии и красоты. -- У вас случаются тупиковые, кризисные, ситуации? -- Конечно. Не находишь, допустим, новой интерпретации того, что хочешь изобразить. Хотя интерпретации этого мира бесконечны. По сути каждая новая работа -- это попытка перевести на свой язык культуру, которая уже сформирована мастерами прошлых эпох. Путь ими проложен, многие формы уже сложились, ты просто по-своему их используешь. Это -- бесконечный процесс. Следуешь за мастерами. Технический момент важен всегда. Для пения или игры по нотам надо знать ноты, иметь чувство звука. А в живописи не обойтись без чувства краски, линии, формы. Здесь чувственное начало, интуитивное, иррациональное играет колоссальную роль. И если конечный результат удивил меня самого чем-то неожиданным, значит, в картине что-то получилось... Сан-диегский затворник мог бы и не подписывать свои картины -- они и без того легко узнаются теми, кто хоть раз видел его работы. Они пленяют живым светом и цветом, чем-то неуловимо знакомым и дорогим, на его картины хочется смотреть и смотреть, их хочется унести и повесить у себя дома (у меня, между прочим, пять работ Михаила, и думаю, на этом не остановлюсь). Я легко представляю, что в художественных галереях разных городов и стран его картины уж точно не затерялись бы.
